(Евангелие от Матфея, 77 зачало, глава XVIII, стихи 23-35)

Посему Царство Небесное подобно царю, который захотел сосчитаться с рабами своими; когда начал он считаться, приведен был к нему некто, который должен был ему десять тысяч талантов; а как он не имел, чем заплатить, то государь его приказал продать его, и жену его, и детей, и всё, что он имел, и заплатить; тогда раб тот пал, и, кланяясь ему, говорил: государь! потерпи на мне, и всё тебе заплачу. Государь, умилосердившись над рабом тем, отпустил его и долг простил ему. Раб же тот, выйдя, нашел одного из товарищей своих, который должен был ему сто динариев, и, схватив его, душил, говоря: отдай мне, что должен. Тогда товарищ его пал к ногам его, умолял его и говорил: потерпи на мне, и всё отдам тебе. Но тот не захотел, а пошел и посадил его в темницу, пока не отдаст долга. Товарищи его, видев происшедшее, очень огорчились и, придя, рассказали государю своему всё бывшее. Тогда государь его призывает его и говорит: злой раб! весь долг тот я простил тебе, потому что ты упросил меня; не надлежало ли и тебе помиловать товарища твоего, как и я помиловал тебя? И, разгневавшись, государь его отдал его истязателям, пока не отдаст ему всего долга. Так и Отец Мой Небесный поступит с вами, если не простит каждый из вас от сердца своего брату своему согрешений его.

    «Рече Господь притчу сию». Притча при помощи знакомых всем повседневных образов изображает предметы духовные. В устах Спасителя этот способ изложения обретал такую силу, что предлагаемые Им образы и без всяких доказательств убеждали Его слушателей, несмотря на то, что многие из них в большей или меньшей степени противились Его учению или не могли его понять. Но в то же время притча не может описать все стороны духовной жизни, или, как говорит Евангелие, Царствия Небесного. Поэтому, чтобы найти основной смысл притчи, нужно здраво, внимательно ее исследовать, не увлекаясь подробностями, которые там неизбежно присутствуют, поскольку образы, предлагаемые в притче, заимствованы из жизни.Притча, повествует прежде всего об отношении человека к Богу и к ближнему. Но можно рассмотреть ее и в более узком смысле: приложить ее к тому, что происходит с нами во время молитвы. Молитва делает явной всю нашу внутреннюю духовную жизнь и для нас самих, и для тех людей, с которыми мы советуемся о своем молитвенном преуспеянии. «Царство Небесное подобно царю, который захотел сосчитаться с рабами своими» (ст. 23). Под царем можно понимать не только Царство Небесное, но и Самого Господа Иисуса Христа. Вечная жизнь, по словам Спасителя, заключается в том, что мы знаем единого истинного Бога и посланного Им Иисуса Христа ( Ин. 17, 3). Царь хочет сосчитаться с рабами своими, то есть с любым из нас. Он призывает каждого из нас. Совесть, страх Божий заставляют нас прийти ко Господу, несмотря на то, что, может быть, нас ожидает наказание. Но ведь умолить о прощении мы не можем никого иного, как только Того, в чьей власти наказать нас за наши долги, то есть грехи. «Когда начал он считаться, приведен был к нему некто, который должен был ему десять тысяч талантов» (ст. 24). Из-за упреков совести у нас возникает потребность молиться, и мы каким-то внутренним велением оказываемся как бы приведены ко Господу, к Царю. Становясь перед Ним, мы прежде всего ощущаем страх от того, что совесть обличает нас во многих и тяжких грехах. Грехи наши столь велики, что можно их назвать практически неоплатным долгом. В притче они изображены под десятью тысячами талантов. Все мы, как рабы, принадлежим Богу, потому что Он нас создал, Он подает нам бытие и силу действовать, являясь не только Творцом, но и Вседержителем. Будучи полностью принадлежащими Ему рабами, мы, конечно же, не имеем столь огромного имущества, чтобы отдать долг. Все, что у нас есть, даже само бытие наше, составляет Его собственность. Господь устрашает нас тем, что мы должны вернуть безграничный долг. Но устрашает не потому, что не любит нас, а наоборот, именно из любви, из желания этим страхом привести нас к покаянию, заставить нас молиться и как бы из нужды упрашивать Его о прощении грехов. И это наше обращение к Богу милее и дороже Ему, чем попытка в какой-то степени погасить долг своими делами, даже если мы совершаем их с искренним желанием отплатить добром за то безграничное благо, которое Бог даровал нам вместе с бытием. «Когда начал он считаться, приведен был к нему некто, который должен был ему десять тысяч талантов; а как он не имел, чем заплатить, то государь его приказал продать его, и жену его, и детей, и все, что он имел, и заплатить» (ст. 24–25). Тогда раб тот из страха перед ужасным наказанием, которое состоит в лишении всего: благодати, добродетелей, земных благ, а может быть, и самой жизни, – стал усердно молиться. «Тогда раб тот пал, и, кланяясь ему, говорил: государь! потерпи на мне, и все тебе заплачу» (ст. 26). Конечно, заплатить мы не в состоянии, но от страха начинаем таким образом умолять Господа, наивно предполагая, что можем исправиться так, что уже ничего Богу не будем должны. Но Бог обращает внимание не на эту нашу наивность, а на то усердие, с каким мы упрашиваем Его о прощении. Смотрите: в своем смирении человек просит только о том, чтобы государь потерпел, а он сразу все ему прощает. «Государь, умилосердившись над рабом тем, отпустил его и долг простил ему», или по-славянски: «Милосердовав же господь раба того, прости его и долг отпусти ему» (ст. 27). Казалось бы, человек получил просимое. Он совершенно очистился, из состояния страха, ужаса, безысходности он пришел в состояние мирное, покойное и блаженное, потому что теперь ему уже нечего бояться. Ему даже не нужно заботиться о том, чтобы вернуть долги. Он понимает, что прощен во всем и навсегда. Естественно, у такого человека в душе наступает безмятежность. И мы знаем, что часто после усердной молитвы, когда мы умоляем Бога о прощении грехов, в душе нашей водворяется мир. После дерзновенной покаянной молитвы в душе его водворяются тишина и духовный мир, которые удостоверяют в том, что Господь к нему милостив. Но потом в нас происходит нечто странное. Получив прощение от Бога, очистившись, поднявшись над своим прежним страстным состоянием, мы начинаем превозноситься над ближними, которые, по нашему мнению, не получили такого очищения и прощения грехов. И несмотря на то, что мы уже не раз подобное испытывали и нам следовало бы это предвидеть и бороться с собой, такое чувство приходит вновь и вновь. «Раб же тот, выйдя, нашел одного из товарищей своих, который должен был ему сто динариев, и, схватив его, душил, говоря: отдай мне, что должен» (ст. 28). Конечно, можно понимать этот долг как грехи по отношению друг к другу, и, быть может, в этом состоит основной смысл притчи. Если наши многие и тяжкие согрешения перед Богом изображаются столь огромной суммой – десять тысяч талантов, то грехи наши друг перед другом – всего лишь сотней динариев. Но мы можем увидеть здесь и другой смысл и отнести это евангельское повествование к учению о молитве. Бог, как всеведущий, взирает на наше сердце и видит, что мы бесконечно грешны, совсем погрязли в грехе, и эта греховность есть десять тысяч талантов. Мы же, глядя на человека, но не зная, что происходит в его душе, видим только то, что лежит на поверхности, – некую малую часть его согрешений, которую можно изобразить суммой в сто динариев. Зная о ближнем столь немного и в то же время испытывая обличения совести (которая есть, по учению святых отцов, голос Божий) в том, что мы лишь недавно должны были десять тысяч талантов, мы, однако, начинаем превозноситься над этим ближним. Себя мы считаем уже очистившимися, святыми, праведными. Хотя никто не посмеет вслух о себе сказать, что он святой, но в душе мы сами себя хвалим и потому дерзаем осуждать человека, о котором знаем очень мало. Необязательно понимать это в том смысле, что мы на самом деле начинаем требовать от него отдать нам нравственный долг. Но это значит, что мы внутренно можем человека схватить и душить, говоря: «Отдай мне, что должен!» Иными словами, мы постоянно думаем о нем и рассуждаем о его долге, и это можно расценить как некое мысленное насилие над человеком. Пусть он не видит нашего осуждения и не знает о нем, но перед Богом имеет значение наше внутреннее состояние. «Тогда товарищ его пал к ногам его, умолял его и говорил: потерпи на мне, и все отдам тебе» (ст. 29). К нам приходят и другие мысли, добрые, праведные. Мысли о том, что мы такие же грешники, что нужно быть снисходительными к ближнему и что, недавно получив прощение, мы должны и ближнему простить, подобно тому как Бог простил нам. Но гордость в нас превозмогает, мы эти мысли отвергаем и поступаем так, как изображает притча. «Но тот не захотел, а пошел и посадил его в темницу, пока не отдаст долга» (ст. 30). Внутренне мы осуждаем человека до такой степени, что он кажется нам совсем чуждым благодати. Мы считаем его неспособным ни к какой добродетели, совершенно грешным. Это значит, что мысленно, своим произволением мы как бы заключаем его в темницу до тех пор, пока он не отдаст долга, то есть пока он до конца не исправится, пока нам не покажется, что у него уже нет никаких грехов и что те сто динариев, которые он должен, возвращены. «Товарищи его, видев происшедшее, очень огорчились и, придя, рассказали государю своему все бывшее» (ст. 31). Некоторые толкователи, объясняя эту притчу, говорят, что товарищи того человека – Ангелы, которые охраняют верующих людей. Но можно понимать под товарищами (если мы рассуждаем о внутреннем состоянии, о молитве) и изменения в нашей душе, которые следуют за проявлением нашей жестокости и осуждения. Эти изменения влияют на наше внутреннее состояние, так что происходящее с нами можно без всякой натяжки изобразить словами притчи: «Товарищи его, видев происшедшее, очень огорчились и, придя, рассказали государю своему все бывшее». Это значит, что изменение, которое совершилось в нашей душе, мгновенно становится известно Богу. «Тогда государь его призывает его и говорит: злой раб! весь долг тот я простил тебе, потому что ты упросил меня; не надлежало ли и тебе помиловать товарища своего, как и я помиловал тебя?» (ст. 32–33). Мы забываем, что молитва – это не наша заслуга и что в действительности вся сила ее заключается в том, что мы упросили Того, Кому должны. Пророк Давид сказал: «Тебе единому согреших и лукавое пред Тобою сотворих» (Пс. 50, 6). Итак, Того единого, перед Которым мы в конечном счете только и согрешаем, мы умолили. Однако эту нашу усиленную просьбу, это наше моление, унижение ради собственного спасения мы возводим потом в добродетель. Но ведь не сама молитва нас очищает и изменяет, а Господь, услышавший ее. Мы же из молитвы делаем кумира, забывая, что милость исходит от Того, Кому мы молимся, – от Господа. «Весь долг тот я простил тебе, потому что ты упросил меня; не надлежало ли и тебе помиловать товарища своего, как и я помиловал тебя?» Естественным и правильным следствием молитвы является снисхождение, милость по отношению к ближнему, такому же грешнику, как и мы сами. Но если в нашей душе происходит противоположное изменение, оно мгновенно влияет на наши отношения с Богом. Весь душевный мир, вся благодать, радость, все небесное счастье вмиг от нас отходят. Все это может происходить на протяжении дней и лет, а иногда в течение одного лишь часа, если мы предадимся таким неправильным чувствам и размышлениям. «И, разгневавшись, государь его отдал его истязателям, пока не отдаст ему всего долга» (ст. 34). Страсти вновь набрасываются на нас, и мы вынуждены долго молиться, противиться им, хотя до этого мы уже пребывали в безмятежности и тишине. Если мы закоснеем в своем отвратительном, страшном состоянии, тогда и в будущей жизни должны будем отдавать свой долг. Но отдать его невозможно, потому что он столь велик, что не в наших силах вернуть Богу хотя бы некоторую значительную его часть. Мы не в состоянии отплатить Господу за то безграничное благо, которое Он нам даровал, и за ту милость, которую Он проявил к нам даже после нашего грехопадения. Заканчивает Господь наш Иисус Христос Свою притчу такими словами: «Так и Отец Мой Небесный поступит с вами, если не простит каждый из вас от сердца своего брату своему согрешений его» (ст. 35). Мы как будто бы понуждаем себя к тому, чтобы никого не осуждать, чтобы всех простить. Но нет мира в нашей душе, а молитва, как нам кажется, не приносит плода. Почему? Потому, что мы прощаем только умом, но не сердцем. Иначе говоря, мы понимаем, что нужно прощать, но сердце наше не прощает. И вот до тех пор, пока мы не научимся прощать именно сердцем, пока не очистим его от всякой неприязни к ближнему, и Отец Небесный будет поступать с нами так, как описано в притче. Господь наш Иисус Христос оставил нам единственную молитву – «Отче наш». Эта молитва содержит в себе еще и учение о прощении. В ней есть такие слова: «И остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим». Мы сами ставим перед собой условие. Молясь Богу, мы говорим Ему: «Прости нам так, как мы прощаем должникам нашим». Но можно слова эти понять иначе: «И прости нам долги наши, если и мы прощаем должникам нашим». Прощаем от сердца, со всей искренностью. Научимся же не только усердно, искренно, покаянно молиться, но и понуждать себя во время молитвы смиряться перед ближним,  в сердце своем прощать даже наималейшее согрешение своему брату. Тогда благодать Божия, мир Божий вместе с прощением согрешений наших снизойдут в наше сердце и всегда будут пребывать в нем.
Копирование и использование материалов сайта без предварительного согласования запрещено.